Бороться с пошлостью труднее всего именно потому, что она страшно похожа на правду. Ведь как хотите, а это правда, что нет ни абсолютного немца, ни абсолютного грека и что когда я хочу определить нацию — я определяю либо какой-нибудь общественный класс ее либо какую-нибудь эпоху. Всё это правда, — но мало ли правды на свете. Важно, какую правду когда взять. Представьте себе, что явится к вам господин и прочтет реферат на такую тему: "Разделение органического мира на мир животный и растительный — фикция нашего ума"... Логика же, оторвавшаяся от народности, от этого громадного дерева, на котором она расцветала и жила с тысячью других листьев, — немедленно вянет и сохнет. Правда, ветер может занести ее под небеса, но нет уже в ней благодатных соков родного дерева — и, иссохнув, она неминуемо разлетится в прах. Такая логика — без почвы, без поддержки, без связи с народной правдой всегда измышлена, случайна, сомнительна — ибо, кроме самой себя, у нее нет никакого иного измерения истинности. Правда-справедливость в ней не сходится с правдой-истиной, и горе тому народу, который знает только эту вторую правду. Творчество духа покинет его — и голая логика, вырвавшаяся в пустоту беспочвенности — всегда создаст что-нибудь этакое вроде лающей розы и благоуханной собаки
